Настоящая сущность гениальной поэтессы. Кем на самом деле была Цветаева

Марина Цветаева – человек со многими странностями, которые не раз мешали ей в жизни и порой даже отталкивали от нее людей. Ее пример в который раз доказывает, что гении в большинстве своем имею свои непримиримые странности.

Импульсивная и суеверная

Цветаева заявила, что выйдет замуж за того, кто угадает её любимый камень. И Сергей Эфрон, студент историко-филологического факультета Московского университета, который был моложе Марины Цветаевой, подарил ей найденный накануне сердолик – и угадал. Цветаева, как и обещала, вышла за него замуж. Был ли тот брак счастливым? Сама Цветаева часто чувствовала себя одинокой. Может потому, что сама она не любила, а вышла замуж по глупому стечению обстоятельств.

Ужасная супруга

Она не хотела учитывать чужое мнение. И общество часто отвечало недружелюбно. Так даже выйдя замуж, Марина Цветаева считала себя свободной в проявлении личных чувств, вовсе не ограничивая себя принятыми вокруг условностями. Поэтесса была замечена окружающими в нескольких романах, что вызывало постоянные огорчения у ее мужа Сергея Эфрона. Но Марина Цветаева не считала нужным сдерживать тогдашние проявления своих влечений и желаний, хотя многие считали это неприличным.

На протяжении многих лет Марина делала жизнь Сергея практически невыносимой: постоянные скандалы, бурные романы на стороне и даже попытки разорвать отношения. Более того, до сих пор так и не установлено, кто был настоящим отцом сына Цветаевой — Мура. Наверняка известно только одно: близкий круг поэтессы был уверен, что своим рождением мальчик обязан другу Эфрона Константину Родзевичу — одному из любовников Марины. Эфрон, однако, этот факт отрицал и был предан супруге до последних дней.

Роман с женщиной

Измены мужу порой доходили до крайности. Так Цветаева однажды влюбилась в свою подругу Парнок. Между женщинами завязались отнюдь не платонические отношения. Ради возлюбленной Цветаева была готова даже уйти из семьи, ее не останавливала ни новорожденная дочь, ни увещевания мужа. Известно, что Сергей Эфрон даже собирался вызвать Парнок на дуэль. К слову, одно из самых известных стихотворений Цветаевой, «Под лаской плюшевого пледа...», посвящено именно Софье.

Роман Парнок и Цветаевой закончился с уходом Сергея Эфрона на фронт. Марина, напуганная добровольным решением супруга оправиться воевать, дала любовнице отставку.

Никудышная мать

Дело было не в эмоциональной черствости поэтессы, а в том, что она (прежде избалованная и окруженная прислугой) была вовсе не готова всегда и во всем заботиться о своих детях. До революций 1917-го года Цветаевой не было необходимости самой заботиться о себе и близких, ее родители баловали ее, не воспитали в дочери ответственности за себя и других людей.

Поэтому в трудное время Цветаева сдала на время двух своих дочерей в приют, и одна из них, Ирина, там умерла. На ее похоронах самой Марины Цветаевой не было, а многие ее потом за это упрекали. К детям (за исключением сына Мура) Цветаева была холодна; под запретом были любые проявления доброты, нежности, не говоря уже о том, что, сдав дочерей в приют, Марина не позволила старшей, Ариадне, называть себя матерью.

Отвратительный характер

О непростом, даже жестоком характере Цветаевой ходили легенды. Семья, а в особенности мать, подарила Цветаевой ощущение собственной избранности, уникальности, и в то же время сформировала личность, абсолютно отчужденную от жизни. В большей степени от нрава поэтессы страдали самые близкие ей люди.

Неприязнь к детям у Цветаевой проявлялась с юности. Известен случай, когда Марина, будучи еще незамужней девушкой, оказалась однажды на званом ужине в доме, где росла маленькая девочка. Малышка, стремясь напроказничать, ползала под столом и меняла местами туфли у гостей. В конце вечера обнаружилось, что «правильная» пара сохранилась только у Цветаевой. Сама Марина объяснила это тем, что проучила ребенка: «Когда она подползла ко мне в первый раз, я уколола ее булавкой в ногу. Она не сказала ни слова и только посмотрела на меня, а я — на нее, и она поняла, что я могу уколоть еще раз. Больше она не трогала моих туфель».